Дмитрий Быков:
Обычно мы с ним каждое лето ездили в Крым, где он молодел и где все его любили, — в этом году поехали в Черногорию, где все было не то и где он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но и ворчливый, и сердитый Успенский был прекрасен — он по-прежнему импровизировал и сочинял на ходу, и начал писать повесть «Позывной «Десперадо», про тяжело заболевшего писателя своего поколения, который поехал воевать за Новороссию, чтобы вместо мучительной смерти найти там быструю; повесть была ему ясна до мельчайших деталей, но осенью он вдруг решительно ее бросил.
— Количество зла в мире сейчас умножать не следует, — сказал он. Потому что вещь была бы злая, и последние свои месяцы Успенский прожил — чего уж там — в отчаянии. Мне очень горько, что он не дожил до конца этого стыдного периода отечественной истории, когда разные сомнительные типы учили его Родину любить, а он и сам это умел как никто, и никого не обучал, кстати. И мне даже кажется — может, это просто первый порыв горя, — что его забрали заблаговременно, дабы он не увидел самого страшного и не усомнился во всем, что любил.

«Успенский. Русское чудо»