Оккупированные территории. Комендантский час. Первый отдел. Особый отдел. Секретная часть. Гренадская волость. Красивое имя. Высокая честь. Кровавая каша. Черная масть. Кровная месть.
Какие слова, как железные гвозди, вбиты в мозги подневольного люда, который трезвеет с тоски. Какие подвиги, блин, что боевой, что трудовой. Газеты с передовой и вести с передовой.
Какими окопами эта планета вдоль-поперек. Какую военную участь нам штатский пророк предрек. Как тошно - ветер и снег или ливень как из ведра. И это забота у нас такая - прямо с утра.
Допустим вот какой курбет. Поэт садится за обед. Пред ним дымится миска супа. Но горек чай, и даже хлеб, как праздный вымысел, нелеп. Как трудно, Господи, как глупо.
И так мучительно зане брести в прохладном полусне, стирая с сердца капли пота. Когда же выпить он решит, читать дальшето вспомнит, что подшит. К тому же - срочная работа.
Что ж, прогуляемся, пиит. Пропах капустой общепит, вороны медленно летают, полны бананами ларьки, и разбитные игроки шары наперстками катают.
Сказать бы: how do you do, младое племя, но, к стыду, с жаргоном нового Чикаго он не в ладах, немолодой мужик с немодной бородой. Четвертый том "Архипелага"
он на прилавке пролистает, зевнет, прикрыв ладонью рот, и головой качнет в печали, и замурлычет древний стих, огней так много золотых, а может, дни короче стали.
Нет, дни становятся длинней (хотя осталось мало дней), зима, что дамочка седая, от Профсоюзной до Тверской глядит с усмешкой ведьмовской, на детских косточках гадая.
И все же - здравствуй, племя. Hi! Вздыхай писатель, не вздыхай, но женских трусиков навалом - так рассуждает он, кривясь на возникающую связь времен, чахотки с карнавалом.
Так рассуждает он, изгой, нимало участи другой себе не требуя, взирая на крошки хлеба, снег, нарцисс в снегу, на облако, карниз. Замерзла Яуза от края
до края. Вьется через град восьмисотлетний и назад не возвращается - ни речью, ни хриплым возгласом часов не потревожит мертвых снов трамвайного Замоскворечья.
Что ж, посидим, поговорим. Здесь всякий март неповторим и сладко расходиться с пира, когда в снегу полны воды, вокзальной музыки следы в проулках города и мира.